Макс Неттлау

Что должны делать анархисты
в случае войны

Ответ на этот вопрос очень прост: так как война является одним из самых антисоциальных, антианархических действий людей, то анархисты должны предупреждать войну, препятствовать ее возникновению и бороться с ней. Они не могут принять участия в ней, как анархисты, ни под каким условием. Если личные чувства и обстоятельства побуждают или принуждают их принять участие в войне, то в последнем случае, уступая принудительной силе, они все же могут, путем молчаливой обструкции и других таких же видов сопротивления, действовать в качестве противников войны, какими они остаются в душе. В первом случае, однако, если анархистами овладевает какое-нибудь националистическое или патриотическое чувство, или же если какие-нибудь интересы заставляют их желать того или другого исхода войны, то в таком случае их прямой обязанностью является тотчас же безмолвно покинуть ряды анархистов и не подавать дальнейших признаков жизни среди товарищей.
Анархистами являются те, в ком анархические взгляды определяют поведение и оказывают влияние на душевные настроения. Если в каком-нибудь данном случае верх одерживают другие чувства, - национализм, патриотизм, предубеждение, - то такие анархисты являются для указанного времени националистами, патриотами, заинтересованными шовинистами, а их анархизм отступает на второй план. Если они этого не понимают и пытаются, с помощью резонерства и силлогизмов, доказать самим себе и товарищам, что их два убеждения совместимы, что они остаются столь же добрыми анархистами, как и добрыми патриотами, то они становятся прямыми врагами нашего дела, ибо фальсифицируют и разлагают наши идеи, и превращают их в совершенно противоположное дело. Каждый свободен действовать согласно тем чувствам, какие в нем преобладают в данное время, но если он пускается теоретизировать о своих личных шатаниях и если, чувствуя себя вынужденным так поступать, он заставляет своих товарищей, путем убеждающей аргументации или страстных речей, следовать за ним, тогда он действует, как враг нашего дела.
Я думаю, что несколько возможностей, обсуждающихся здесь, касаются всех относящихся сюда вопросов. Не может быть никакого теоретического оправдания анархистов, принимающих участие в войне. Слабые, несовершенные, очень дифференцированные человеческие существа, находящиеся во власти неанархических чувств, поступают иначе в силу своей слабости и в таком случае двери широко открыты перед ними; Если они уважают анархизм, который, быть может, остается дорог им, как идеал, который они бессильны осуществлять во всей его полноте, то они уйдут, не сказавши ни слова. Действуя иначе, они причиняют большой ущерб делу, и это должно быть открыто им сказано.
Эти выводы могут быть сделаны, я думаю, из очень горького опыта, который дан был анархистам всех стран великой войною 1914-1918 г.г. и последовавшими за нею событиями. До войны этим капитальным вопросом занимались очень мало. Я мог бы даже сказать, что его считали пустяковым вопросом и анархисты, и социалисты, и все передовые социальные группы на протяжении почти 150 лет. <...> Четыре интернациональных Конгресса 1848-1851 годов, Лига Мира и Свободы с ее неопределенными федералистскими тенденциями, начавшиеся в 70-х годах попытки свести проблему о мире к формальным договорам о третейском суде, даже голос Толстого, звавший человечество к возвышенным идеалам, - все это лишено было подлинного порыва, который доходил бы до сердца народа.
Социалисты из рядов рабочего класса говорили о бесчинствах солдат, о разорительных расходах на вооружение, о растущем искушении прибегать к войне в интересах торговли и финансов, борьбы за рынки, о спорах за колонии и подчеркивали ненасытную жадность империалистов. Из всего этого возникла некоторая доля антимилитаризма, начались отказы от военной службы, создались маленькие движения преданных этой идее людей, было много жертв, пренебрегших самыми жестокими преследованиями и продолжающих ими пренебрегать. Но в то же самое время территориальные партии политических социалистов приняли такие обширные размеры, что стали подумывать уже о завоевании политической власти, министерских постах для социалистических лидеров, и эти мечты осуществились. В послевоенные годы целые рабочие правительства стали обычным явлением. Все это было направлено к победам на выборах и заставляло политических социалистов очень бережно относиться к патриотическим убеждениям миллионов своих возможных избирателей.
При таких обстоятельствах антимилитаризм и подлинная оппозиция политике престижа и сильной власти, которую ведет всякое государство, стали невозможными для миллионов политически организованных рабочих. Миллионы организованные в тред-юнионы и синдикаты, представляющие теперь повсюду главную массу рабочего класса, жизненно заинтересованы в процветании торговли своих стран. Вывоз зависит в значительной степени, в настоящее время, от богатства и силы вывозящей страны. Следовательно, опасность безработицы и низкой заработной платы угрожает, прежде всего, менее могущественным государствам <...>
Нельзя ожидать действий, направленных к интернациональной солидарности, к серьезному сокращению вооружений и т.д. от массы рабочих больших и благоденствующих стран, ибо эти массы не желают уменьшения благоденствия и могущества своей страны, т.е. хотят неравенства, которое может поддерживаться только силою вооруженной государственной власти, всегда готовой к войне.
Подлинный антимилитаризм никогда не развивался и не может развиться при таких условиях.
<...> Интеллектуальная и энергичная жизненность либертариев развивается иначе. Они могут выполнять долг интернациональной солидарности, отвергнутый сторонниками авторитета. Но им придется самим изучать эту проблему. Нынешнему поколению нужно самому решать ее <...>
Прогрессивные идеи распространяются разными путями. Можно изложить людям целый ряд идей и убедить их в истинности всей совокупности этих идей. Тогда отдельные идеи неизбежно и самопроизвольно зарождаются в людях. Так, например, убежденный анархист неизбежно будет антимилитаристом, другом мира, безусловным врагом войны.
Можно также объяснять каждую идею особо, доказывать ее, и тогда, исходя от этих идей, логично мыслящий человек приходит к целому, часть которого составляет каждая из этих особых идей. Тогда человек, который видит ужасы войны и милитаризма, приходит к тому, что делает войну неизбежной: государства, которые всегда бывают эгоистичны и всегда соперничают друг с другом. 
Он видит, что только уничтожение государства может обеспечить мир, а это уничтожение государств означает анархизм.
Иногда идею доказывает человек, применяющий ее на деле. Наблюдая это, люди приходят к пониманию совокупности относящихся сюда идей. Таким образом, когда лучшие из людей часто отказываются от военной службы, отказываются убивать других людей по приказу свыше, когда они становятся мучениками во имя этого, тогда люди понимают, на каких высоких принципах основан этот поступок и видят весь механизм организованного себялюбия и жестокости, понимают роль государства и начинают понимать анархизм.
Или, наконец, люди становятся на правильный путь в качестве сознательных или пока еще не сознательных бунтовщиков. Они отказываются участвовать в организованном убийстве, в отравлении людей по приказу власти, в защите интересов своих эксплуататоров и в изготовлении оружия, в выделке ядов и взрывчатых веществ для уничтожения целых народов. Чудовищность того, что им приказывают делать, заставит их увидеть преступность современного государства, которое уже больше не является общественно-полезным учреждением, каким оно претендует быть, а просто самым антиобщественным учреждением, какое только можно себе представить. Увидев это, бунтари станут отделяться от этого антисоциального организма и станут решать свои дела по взаимному соглашению, миролюбиво и доброжелательно.
Это показывает, что к данному вопросу можно и нужно подходить с разных сторон и что для анархистов возможна только одна позиция по отношению к войне, - безусловная вражда к ней, воздержание от нее, борьба с ней и непрерывное противодействие всему, что ведет к ней. Мы стоим в стороне от государства, не стремясь быть избирателями, не желая быть политиками и участвовать в выборах. Мы не жаждем быть у власти и не хотим быть орудием власти, какого бы рода она ни была. Мы не поддерживаем государства интеллектуально, не возносим ему хвалу, как это делают раболепствующие писатели и ораторы. Мы стоим вдали от государственной деятельности. Как же можем - мы отречься от этой борьбы и этой позиции, ставши на сторону государства во время войны?
Мы становимся на сторону человечества, которое шире, старше, бесконечно благороднее, чем все государства, которые, исторически говоря, являются временными надстройками, весьма сомнительной ценности и, без сомнения, не очень значительной прочности. Человечество будет жить и после того, как государства исчезнут, его полная и настоящая жизнь станет развертываться только тогда, когда людей перестанут отделять друг от друга искусственные преграды, подобно тому, как в зверинцах старого типа зверей разделяют железными перегородками клеток.
Никто не имеет права возбуждать одних людей против других для целей взаимного истребления. Если надменность и жестокость древнего Рима заставляли пленников убивать друг друга, выступая гладиаторами в цирке для забавы императора и народа, то ведь это зрелище давно отжило свое время, - хотя многие виды современного спорта сильно напоминают его. Войны тоже будут казаться нам коллективным преступным безумием уже в ближайшем будущем. Они казались бы такими уже и сейчас и гораздо более широким кругам, чем довоенные гуманисты и нынешние анархисты, если бы, как я пытался объяснить это выше, не обманчивые фразы: "революционные войны," "войны за независимость," "демократические войны." Эти фразы обольщают даже социалистов и некоторых анархистов.
Но такие войны перестали происходить после американской и французской революций, продолжением которых были национальные войны в духе Гарибальди. Это время прошло. Множество вооруженных наций управляют теперь безоружными нациями, которые могут только восставать, но не могут более вести правильную войну. Нет необходимости объяснять, на чью сторону станут анархисты в случае восстания. Настоящие войны между одинаково вооруженными государствами возможны теперь только для целей грабежа и притеснения, а это не может вызвать ни малейшего сочувствия у гуманистов и анархистов. Таким образом, то положение, которое создалось в 1914 году и вызвало колебания у некоторых анархистов, уже не может более возникнуть, и весь вопрос, благодаря этому, сильно упростился.
Но враги, то есть, все те, кто заинтересован в войне и желает нажиться на ней, пускают в ход все средства, чтобы затемнить эти ясные вопросы. Нас все еще немного и перед каждым из нас - огромная агитационная задача. Без сомнения, необходимо действовать, но для того, ' чтобы быть плодотворным, это действие должно быть основано на знании и интеллектуальной мощи. В содействии этому и состоит наша великая работа. В пробудившейся Испании мы видим, как много может быть сделано путем согласования усилий разных групп. Ясное понимание вопроса о войне приводит к анархизму - и обратно. Здесь мы имеем, таким образом, широкое понимание обоих интересов, которое приведет к пополнению наших рядов новыми людьми. Для нас, анархистов, существенно важно не упускать эту проблему из виду. Мир, свобода, солидарность, грядущая анархия так же неразрывно связаны между собой, как война, власть, себялюбие и грядущий всеобщий гнет и разрушение. Неужели так трудно выбрать правильный путь?

(1931)