О Собственности

4. О революции

Обязанность поддерживать конституцию нашей страны должна быть обусловлена либо соображениями разума, либо же личными чувствами и местными привязанностями. — Рассмотрение первых и вторых.

Не существует более важного вопроса, чем лучший способ совершения революций. Но прежде чем приступить к нему, надлежит устранить одну трудность, которая приходит на ум некоторым людям, — именно, в какой степени, вообще говоря, нам следует сочувствовать революции, или, иными словами, оправдано ли враждебное отношение человека к конституции его страны.

Говорят, что «мы живем под охраной этой конституции, а так как такая охрана представляет благо, то она обязывает нас ко взаимности в виде ее поддержки».

На это можно, во-первых, ответить, что такая охрана представляет собой нечто весьма двусмысленное; до тех пор пока не будет доказано, что те пороки, от воздействия которых она нас защищает, не вызваны по большей части самой этой конституцией, мы не сумеем должным образом постигнуть сумму обеспечиваемых ею благ.

Во-вторых, благодарность является пороком, а не добродетелью. Все люди и все объединения людей должны встречать с нашей стороны такое отношение, которое вытекает из их истинных качеств и достоинств, а не из правил, связанных с их отношением к нам самим.

В-третьих, прибавьте к этому, что нет мотивов более двусмысленных, чем рекомендуемая здесь благодарность. Благодарность в отношении конституции, представляющей собой отвлеченную идею и имеющей воображаемое существование, вообще непостижима. Любовь к своим соотечественникам будет гораздо более убедительно доказана мною стараниями принести им существенную пользу, чем поддержкой системы, которая, по моему мнению, влечет за собой гибельные последствия.

Человек, призывающий меня поддерживать эту конституцию, должен обосновать свой призыв одним из двух принципов. Она может претендовать на мою поддержку, либо потому, что она хороша, либо же потому, что она английская. В первом случае против такого требования ничего нельзя возразить. Следует лишь доказать наличие хороших качеств, приписываемых ей. Но можно сделать и такое возражение, «что хотя она не абсолютно хороша, но попытки ниспровергнуть ее поведут к большему злу, чем сохранение ее при ее двойственном характере, составленном из смеси хорошего с дурным». Если бы это было доказано, то мне, бесспорно, оставалось бы только уступить. Однако об этом зле я мог бы судить лишь после его изучения. Одним зло, связанное с революцией, может казаться большим, другим — меньшим. Одни считают, что пороки, которыми чревата английская конституция, велики, другие же думают, что она почти безвредна. Прежде чем сделать выбор между этими двумя противоположными мнениями и взвесить существующее и возможное зло, мне надлежит самому изучить этот вопрос. Но такое изучение по самому своему характеру ведет к неопределенным результатам. Если бы я вынес решение прежде, чем установил, в пользу какой стороны оно должно выпасть, то это бы значило, что в точном смысле слова я вообще не произвел расследования.

Человека, желающего революцию ради нее самой, надо считать сумасшедшим. Но тот, кто желает ее из глубокого убеждения в ее полезности и необходимости, имеет право претендовать на наше признание и уважение.

Что касается требования поддерживать английскую конституцию потому только, что она английская, то в таком доводе мало убедительности. Оно подобно предъявляемому ко мне требованию быть христианином, потому что я британец, или быть мусульманином, потому что я родился в Турции. Вместо свидетельства уважения, оно служит знаком презрения ко всякому правительству, к религии и добродетели, и ко всему тому, что считается священным у людей. Если вообще существует то, что называется истиной, то она должна быть лучше заблуждения. Если вообще существует то, что называется разумом, то им надо пользоваться. Но приведенное требование делает истину совершенно излишней и мешает нам пользоваться нашим разумом. Если люди рассуждают и думают, то обязательно должно случиться, что либо англичанин либо турок сочтет свое правительство отвратительным, а свою религию ложной. Для чего нужен разум, если надо скрывать те выводы, к которым он нас приводит? Каким путем могли бы люди дойти до теперешних своих достижений, если бы они всегда удовлетворялись тем состоянием общества, при котором им случилось родиться? Одним словом, либо разум представляет проклятие нашего рода и человеческая натура должна вызывать ужас, либо же нам надлежит пользоваться своим рассудком, действовать в соответствии с ним и следовать истине, куда бы она нас ни привела. Она не может привести нас ко злу, так как полезность, поскольку дело касается мыслящих существ, представляет единственную основу для моральной и политической правды.

Книга IV, глава II, раздел 1.