Уильям Годвин

О Собственности

Глава III. Возражение против нашей системы, основанное на мысли о положительном влиянии роскоши

Сущность этого возражения.— Ненужность роскоши как для населения, так и с точки зрения совершенствования человеческого разума.— Истинный ее характер.

Наши идеи о справедливости и о совершен­ствовании так же стары, как литература и мысль вообще. В отдельных разрозненных своих частях они во все времена увлекали лю­дей пытливых, но возможно, что они никогда не были представлены все вместе таким обра­зом, чтобы поразить умы своей последова­тельностью и красотой. Они давали людям возможность предаться приятным мечтам, но затем их неизменно оставляли, как непрактич­ные. Мы изучили те возражения, которыми обосновывали эту предполагаемую непрактич­ность; ответы на эти возражения помогут нам постепенно так развить предлагаемую систе­му, что ее завершенность и правильное соот­ношение ее частей сумеют убедить самые предвзятые умы.

Существует одно возражение, особенно привившееся на английской почве. Его мы рассмотрим в первую очередь. Некоторые ут­верждали, «что частные пороки приносят пользу обществу». Этот принцип, прямолиней­но выраженный одним из его первых защитни­ков*, был видоизменен его более ловкими преемниками**. Они говорили, «что истин­ной мерой добродетели и порока служит полезность и что поэтому именование роско­ши пороком представляет глупую клевету». Они считали, что роскошь, каковы бы ни бы­ли предрассудки, выдвинутые циниками и ас­кетами против нее, составляет ту богатую и плодородную почву, которая довела до пол­ноты истинное благоденствие людей. Если бы не роскошь, то люди навсегда остались бы дикарями, живущими в одиночку. Роскошь побудила строить дворцы и населять города. Как могла бы какая-нибудь страна иметь большое народонаселение без тех ремесел, ко­торыми заняты толпы ее жителей? Истинный благодетель человечества это не совестливый ханжа, потворствующий своей благотвори­тельностью апатии и лени, это не угрюмый философ, читающий лекции о бесплодной мо­рали, но это изящный сластолюбец, который дает тысячам спокойный и здоровый труд, предназначенный для поставки лакомств к его столу, который объединяет далекие друг от друга народы в торговле, снабжающей его предметами домашнего обихода, и который покровительствует изящным искусствам и всему возвышенному, что только создает во­ображение, для украшения своего жилища.

* Мандевиль. Басня о пчелах20

** Ковентри – в сочинении, озаглавленном "Филемон к Гидаспу"21 и Юмом – в "Очерках" (ч. II, очерк II)22.

Я. привел это возражение для того, чтобы не казалось, будто упущено что-то существен­ное, а не потому, что оно нуждается в особом рассмотрении. Правильный ответ можно уже предвидеть. Мы знаем, что количество насе­ления в стране предопределяется характером ее земледелия. Поэтому если есть убедитель­ные основания к тому, чтобы люди занялись сельским хозяйством, то количество населе­ния, без сомнения, может быть повышено до того уровня, который будет обеспечен продук­тами земледелия. Но если население однажды приступило к сельскому хозяйству, то оно ни­когда не оставляет его, кроме случаев, когда ему положительно чинят препятствия. Лишь земельная монополия принуждает людей не­охотно оставлять большие земельные участки невозделанными, либо плохо или недостаточно обработанными, в то время как население ис­пытывает нужду. Если бы земля была всегда Доступна тому, кто желает ее обрабатывать, то нельзя поверить, чтобы она не возделыва­лась в соответствии с потребностями общины; по той же самой причине не существовало бы серьезных препятствий к росту населения.

Несомненно, что количество ручного труда было бы гораздо меньше того, который применяется сейчас жителями любой культур­ной страны, так как сейчас вероятно только одна двадцатая часть жителей занята в сель­ском хозяйстве, дающем всем средства суще­ствования. Однако никто не сочтет такой до­суг бедственным.

Что же касается того, каким благодетелем является сластолюбец для человечества, то этому сорту благодеяния обязаны своим су­ществованием все виды преступлений и нрав­ственного зла в человечестве. Если жизнь ра­зумная должна быть предпочтена чисто жи­вотному существованию, если каждый рассудительный исследователь должен желать, что­бы не просто расширялось народонаселение, но чтобы умножалось его благоденствие, то тогда сластолюбцы должны быть признаны отравой человеческого рода.