Современная наука и анархия

Предисловие к первому французскому изданию

Когда мы рассматриваем какую-нибудь социальную теорию, мы скоро замечаем, что она не только представляет собой программу какой-либо партии и известный идеал перестройки общества, но что обыкновенно она также присоединяется к какой-нибудь определенной системе философии, к общему представлению о природе и человеческом обществе. Эту мысль я уже пытался развить в своих двух лекциях об анархии, где я указал на отношение, существующее между нашими идеями и стремлением, столь ясно выявившимся в настоящее время в естественных науках, объяснять важнейшие явления природы действием бесконечно малых частиц, тогда как раньше в этом видели лишь действие больших масс; в науках социальных то же стремление приводит к признанию прав личности там, где раньше признавали лишь интересы государства.

Теперь я пытаюсь показать в этой книге, что наше понятие об анархии представляет собой также необходимое следствие общего большого подъема в естественных науках, который произошел в XIX столетии. Именно изучение этого подъема, а также замечательных завоеваний науки, сделанных в течение последних десяти или двенадцати лет минувшего века, и побудило меня приступить к настоящей работе.

Известно, что последние годы девятнадцатого века были отмечены замечательным прогрессом в естественных науках, которому мы обязаны открытием беспроволочного телеграфа, новых, до сих пор неизвестных явлений лучеиспускания, группы инертных газов, не укладывающихся в химические формулы, новых форм живой материи и так далее. И мне пришлось заняться основательным изучением этих новых завоеваний науки.

В 1891 году, в то время, когда эти открытия так быстро следовали одно за другим, издатель «Nineteenth Century», Джеме Ноульз (James Knowles) предложил мне продолжать в его журнале серию статей о современной науке, которые до того писал Гексли и которые этот известный сотрудник Дарвина был принужден оставить вследствие слабого здоровья. Понятно, что я колебался принять это предложение. Гексли писал не легкие, элегантные статьи на научные темы, а статьи, в каждой из которых разбирал серьезно и основательно два или три крупных научных вопроса, стоящих на очереди, и давал читателю в доступной форме обоснованный критический анализ новейших открытий по данным вопросам. Но Ноульз настаивал, и, чтобы облегчить мою задачу, Королевское общество прислало мне приглашение присутствовать на его заседаниях. В конце концов я принял предложение и в течение десяти лет, начиная с 1892 г., писал целый ряд статей для «Nineteenth Century» под общим заглавием «Новейшая наука» (Recent Science) до тех пор, пока сердечный удар не заставил меня в свою очередь бросить эту трудную работу.

Принужденный, таким образом, заняться серьезным изучением последних научных открытий за это время, я пришел к двойному результату. С одной стороны, я видел, как новые открытия громадной важности, сделанные благодаря индуктивному методу, присоединялись к прежним открытиям, сделанным в 1856-1862 гг., и как, с другой стороны, более глубокое изучение великих открытии, сделанных в середине столетия Майером, Гровом, Вюрцем, Дарвином и другими, выдвигая новые вопросы громадного философского значения, бросало новый свет на предыдущие открытия и открывало новые научные горизонты. И там, где некоторые ученые, слишком нетерпеливые или находящиеся под слишком сильным влиянием их первоначального воспитания, желали видеть «падение науки», я видел только нормальное явление, хорошо знакомое математикам, — именно явление «первого приближения».

В самом деле, мы постоянно видим, как астроном или физик доказывает нам существование известных соотношений между различными явлениями; эти соотношения мы называем «физическим законом». После этого многие ученые начинают изучать детально, как прилагается этот закон на практике. Но скоро, по мере того как в результате их исследований накопляются факты, они видят, что закон, который они изучают, есть только «первое приближение», что факты, которые нужно объяснить, оказываются гораздо сложнее, чем они казались вначале. Так, возьмем очень известный пример «законов Кеплера» относительно движения планет вокруг Солнца. Детальное изучение движения сначала подтвердило эти законы и доказало, что действительно спутники Солнца движутся в общем по линии эллипса, один из центров коего занимает Солнце. Но в то же время было замечено, что эллипс в данном случае есть только «первое приближение». В действительности планеты в своем продвижении по эллипсу делают различные отклонения от него. И когда стали изучать эти отклонения, являющиеся результатом взаимного влияния планет друг на друга, то астрономы смогли установить «второе» и «третье приближение», которые гораздо точнее соответствовали действительному движению планет, чем «первое приближение»

Именно это явление наблюдается теперь в естественных науках. Сделав великие открытия о неуничтожаемости материи, единстве физических сил, действующих как в одушевленной, так и в неодушевленной материи, установив изменяемость видов и т. д., науки, изучающие детально последствия этих открытий, ищут в настоящий момент «вторые приближения», которые будут более точно соответствовать реальным явлениям жизни природы.

Воображаемое «падение науки», о котором так много говорят теперь модные философы, есть не что иное, как искание этого «второго» и «третьего приближения», которому наука отдается всегда после каждой эпохи великих открытий.

Однако я не собираюсь обсуждать здесь труды этих блестящих, но поверхностных философов, которые стараются воспользоваться неизбежными задержками «а пути науки, затем, чтобы проповедовать мистическую интуицию и унизить науку вообще в глазах тех, кто не в состоянии проверить их критику. Я должен был бы повторить здесь все, что говорится в самой книге, о злоупотреблениях и передержках, которые допускают метафизики диалектического метода. Но мне достаточно будет отослать читателя, интересующегося такими вопросами, к работе Хью С. Р. Эллиота «Современная наука и иллюзии профессора Бергсона», которая недавно появилась в печати в Англии с великолепным предисловием сэра Рэя Ланкастера*.

* Hugh S. R. Elliot. Modern Science and the illusion of Professor Bergson. London, 1912. Longman and Green Publishers.

В этой книге можно видеть, посредством каких произвольных и чисто диалектических способов и благодаря какому извращению слов этот модный представитель модной философии приходит к своим выводам...

С другой стороны, изучая последний прогресс естественных наук и признавая в каждом новом открытии новое приложение индуктивного метода, я видел в то же время, что анархические идеи, формулированные Годвином и Прудоном и развитые их продолжателями, представляют также приложение того же самого метода к наукам, изучающим жизнь человеческих обществ. Я хотел показать в первой части этой книги, до какого пункта развитие анархической идеи шло рука об руку с прогрессом естественных наук. И я постарался указать, как и почему философия анархизма находит себе совершенно определенное место в последних попытках выработать синтетическую философию, то есть в понятии о вселенной во всем ее целом.

Что же касается до второй части книги, которая является необходимым дополнением первой, то в ней я говорю о государстве. Сначала я ввожу сюда очерк исторической роли государства, который был уже издан несколько лет назад в виде брошюры. За ним я помещаю этюд о современном государстве и о его роли создателя монополий в пользу привилегированного меньшинства. Здесь я останавливаюсь на том, какую роль играют войны в накоплении богатств в руках привилегированного меньшинства и в параллельном ему неизбежном обеднении народных масс. Разбирая обширный вопрос о государстве как создателе монополий, я должен был, однако, ограничиться тем, что я только наметил существенные черты. И это я делал тем охотнее, что, несомненно, кто-нибудь другой в скором времени займется этим вопросом, воспользовавшись массой документов, опубликованных недавно во Франции, Германии и Соединенных Штатах, и обрисует вполне эту монополистскую роль государства, которая с каждым днем превращается в общественную опасность, все более и более грозную и страшную.

В конце книги я позволил себе приложить под названием «Объяснительные заметки» заметки об авторах, упоминаемых в этой книге, и о некоторых научных терминах. Обратив внимание на большое количество имен па страницах моей книги,— имен, большая часть которых мало известна моим читателям рабочим, — я подумал, что эти заметки доставят им удовольствие.

В то же время спешу выразить мою глубочайшую благодарность моему другу, доктору Максу Неттлау, который любезно помог мне, благодаря своим обширным познаниям в социалистической и анархической литературе, в работах над историческими главами этой книги и «Объяснительными заметками».

П. Кропоткин
Брайтон, февраль 1913 г.