Сайт Ярославской Группы Ассоциации Движений Анархистов
 
[ Новости ] [ Организация ] [ Пресса ] [ Библиотека ] [ Ссылки ] [ Контакты ] [ Гостевая ] [ Форум ]
 
 Теория

Пётр Кропоткин

Современная наука и анархия

XV. Способы действия

Усиливать подчинение личности государству — противореволюционно.— Нужны новые отношения личности к государству. — Нужно ос­лабление государственной власти. — Примеры предыдущих революций. — Чем подготовляются реакционные диктатуры? — «Завоевание власти» не может дать успешной революции. — Необходимость местных восстаний и местного творчества.

Очевидно, что если анархизм так расходится и в своих методах исследования, и в своих основных принципах с академической наукой, и со своими собратьями социал-демократами, он должен отличаться от них также и сво­ими способами действия.

С нашей точки зрения на право, закон и государство, мы не можем видеть обеспеченного прогресса и еще менее приближения к социальной революции во все расту­щем подчинении личности государству. Сказать, как часто говорят поверхностные критики общества, что современный капитализм берет свое начало в «анархии про­изводства» — в «теории невмешательства государства», которое якобы проводило формулу «пусть делают, что хотят» (laisser faire, laisser passer), повторять этого мы не можем, потому что знаем, что это неверно. Мы прекрас­но знаем, что правительство, давая полную свободу капиталистам наживаться трудом доведенных до нищеты рабочих, никогда в течение XIX века и нигде не давало рабочим свободы «делать, что они хотят». Никогда и ни­где формула «laisser faire, laisser passer» не применя­лась на практике. Зачем же говорить обратное?

Во Франции даже свирепый «революционный», то есть якобинский, Конвент объявил смертную казнь за стачку, за союзы — за «образование государства в государстве»! Нужно ли говорить после этого об империи, о восстановленной королевской власти и даже о буржуазной республике?

В Англии в 1813 году вешали еще за стачку, а в 1831 году ссылали рабочих в Австралию за то, что они осмелились образовать профессиональный союз Роберта Оуэна. В 60-х годах еще посылали стачечников на ка­торжные работы под хорошо известным предлогом «за­щиты свободы труда». И даже в наши дни, в 1903 году, в Англии одна компания добилась судебного приговора, по которому профессиональный союз рабочих должен был уплатить ей 1 275 000 франков убытков за отговаривание рабочих идти на завод на работы во время стачки (за так называемое Picketing). Что же сказать о Франции, где разрешение основывать союзы было дано лишь в 1884 году, после анархического брожения в Лионе и дви­жения среди рабочих в Монсо (Monceau le Mines)! Что сказать о Бельгии, Швейцарии (вспомните бойню в Айроло!) и особенно о Германии и России?

С другой стороны, нужно ли напоминать, как госу­дарство посредством своих налогов и создаваемых им монополий приводит рабочих деревень и городов к ни­щете, передавая их со связанными руками и ногами во власть фабриканта! Нужно ли рассказывать, как в Англии разрушили и разрушают еще теперь общинное вла­дение землею, позволяя местному лорду (некогда он был только судьей, но никогда не был землевладельцем) ого­раживать общинные земли и завладевать ими в свою пользу? Или нужно рассказывать, как земля, даже те­перь, е этот момент, отнимается у крестьянских общин в России правительством Николая II?

Нужно ли, наконец, говорить, что даже теперь все государства без исключения создают громадные монопо­лии всякого рода, не говоря уже о монополиях, создан­ных в завоеванных странах, как Египет, Тонкин или Трансвааль? Что уж тут говорить о первоначальном на­коплении, о котором Маркс говорил нам как о факте прошлого, тогда как каждый год парламентами созда­ются новые монополии в области железных дорог, трамваев, газа, водопровода, электричества, школ и так да­лее без конца!

Одним словом, никогда, ни в одном государстве, ни на год, ни на один час не существовала система «laisser faire». Государство всегда было и есть еще теперь опора и поддержка и также создатель, прямой и косвенный, ка­питала. А потому если буржуазным экономистам позво­лительно утверждать, что система «невмешательства» существует, так как они стремятся доказать, что нищета масс есть закон природы, — то как же могут социалисты говорить такие речи рабочим? Свободы сопротивляться эксплуатации до сих пор не было никогда и нигде. Везде ее нужно было завоевывать шаг за шагом, покрывая по­ле битвы неслыханным количеством жертв. «Невмешательство» и даже более чем «невмешательство» — по­мощь, поддержка, покровительство существовали всегда в пользу одних эксплуататоров.

Иначе быть не могло. Мы уже сказали, что какова бы ни была форма, под которой социализм явится в исто­рии, чтобы приблизить коммунизм, он должен будет най­ти свою форму политических отношений. Он не может воспользоваться старыми политическими формами, как он не может воспользоваться религиозной иерархией и ее учением или императорской или диктаторской фор­мой правления и ее теорией. Так или иначе социализм должен будет сделаться более народным, более прибли­зиться к форуму (народному вечу), чем представитель­ное управление. Он должен будет менее зависеть от представительства и подойти ближе к самоуправлению. Это именно и пытался сделать в 1871 году пролетариат Парижа; к этому и стремились в 1793-1794 годах сек­ции парижской коммуны и много других менее значи­тельных коммун.

Когда мы наблюдаем современную политическую жизнь во Франции, Англии и Соединенных Штатах, мы видим, что там зарождается действительно очень ясная тенденция к образованию коммун, городских и сельских, независимых, но объединенных между собой для удов­летворения тысячи различных потребностей союзными федеративными договорами, заключенными, каждый в отдельности, для специальной, определенной цели. И эти коммуны имеют тенденцию все более и более делаться производителями необходимых продуктов для удовлет­ворения потребностей всех своих жителей. К комму­нальным трамваям прибавилась коммунальная вода, часто проводимая издалека несколькими соединившими­ся для этого городами, газовое освещение, двигательная энергия для заводов; есть даже коммунальные угольные шахты и молочные фермы для получения чистого моло­ка, коммунальные стада коз для чахоточных (в Торки, в Англии), проведение горячей воды, коммунальные ого­роды и т. д.

Конечно, не германский кайзер и не якобинцы, утвер­дившиеся у власти в Швейцарии, поведут нас к этой це­ли. Они, наоборот, устремив взоры в прошлое, стремят­ся все сосредоточить в руках государства и уничтожить всякий след независимости территориальной и независи­мого участия в общей жизни страны*.

* Империалисты в Англии делают то же самое. Они уничтожи­ли в 1902 году так называемые School Boards, т. е. бюро, избирав­шиеся на основе всеобщего голосования, без различия пола, кото­рые существовали специально для организации начальных школ в каждой местности. Введенные около 1870 года, эти бюро оказа­ли громадную услугу светскому нерелигиозному обучению.

Нам нужно обратиться к той части европейских и американских обществ, где мы находим ясно выражен­ное направление организоваться вне государства и заме­нять его все более и более, захватывая, с одной стороны, важные экономические функции, а с другой стороны — функции, которые государство действительно продолжа­ет рассматривать как свои, но которые оно никогда не могло выполнять надлежащим образом.

Церковь имеет своей целью удержать народ в умст­венном рабстве. Цель государства — держать его в по­луголодном состоянии, в экономическом рабстве. Мы стремимся теперь стряхнуть с себя оба эти ярма.

Зная это, мы не можем считать все растущее подчи­нение государству гарантией прогресса. Учреждения не меняют своего характера по желанию теоретиков. Поэтому мы ищем прогресса в наиболее полном освобождения личности, в самом широком развитии инициативы личности и общества, и в то же время — в ограничении отправлений государства, а не в расширении их.

Мы представляем себе дальнейшее развитие как дви­жение прежде всего к уничтожению правительственной власти, которая насела на общество, особенно начиная с XVI века, и не переставала с тех пор увеличивать свои отправления; во-вторых, к развитию, насколько возмож­но широкому, элемента соглашения, временного догово­ра и q то же время независимости всех групп, которые возникают для определенной цели и покроют своими сою­зами все общество. Вместе с этим мы представляем себе строение общества как нечто, никогда не принимающее окончательной формы, но всегда полное жизни и потому меняющее свою форму, сообразно потребностям каждого момента.

Такое понимание прогресса, а также наше представ­ление о том, что желательно для будущего (все, что спо­собствует увеличению суммы счастья для всех); необхо­димо приводит нас к выработке для борьбы своей такти­ки; и состоит она в развитии наибольшей возможной личной инициативы в каждой группе и в каждой лично­сти, причем единство действия достигается единством це­ли и силой убеждения, которую имеет каждая идея, если она свободно выражена, серьезно обсуждена и найдена справедливой.

Это стремление кладет свою печать на всю тактику анархистов и на внутреннюю жизнь каждой из их групп.

Мы утверждаем, что работать для пришествия госу­дарственного капитализма, централизованного в руках правительства и сделавшегося поэтому всемогущим, зна­чит работать против уже обозначившегося направления современного прогресса, ищущего новых форм органи­зации общества вне государства.

В неспособности социалистов-государственников по­нять истинную историческую задачу социализма мы ви­дим грубую ошибку мышления, пережиток абсолюти­стских и религиозных предрассудков — и мы боремся против этой ошибки. Сказать рабочим, что они смогут ввести социалистический строй, совершенно сохраняя го­сударственную машину и только переменив людей у вла­сти, мешать, вместо того чтобы помогать уму рабочих на­правляться на изыскание новых форм жизни, подходя­щих для них, — это в наших глазах есть историческая ошибка, граничащая с преступлением.

Наконец, так как мы являемся партией революцион­ной, мы особенно изучаем в истории происхождение и развитие предыдущих революций, и мы стараемся осво­бодить историю от ложного государственного толкова­ния, которое до сих пор постоянно придавалось ей. В исто­риях различных революций, написанных до сего дня, мы еще не видим народа и не узнаем ничего о происхожде­нии революции. Фразы, которые обычно повторяют во введении, об отчаянном положении народа накануне восстания, не говорят еще нам, как среди этого отчаянья появилась надежда на возможное улучшение и мысль о новых временах и откуда взялся и как распространил­ся революционный дух.

Поэтому, перечитав эти истории, мы обращаемся к первоисточникам, чтобы найти там некоторые сведения о ходе пробуждения в народе, а также и о роли народа в революциях.

Таким образом, мы понимаем, например, Великую Французскую революцию иначе, чем понимал ее Луи Блан, который представил ее прежде всего как большое политическое движение, руководимое Клубом якобинцев. Мы же видим в ней прежде всего великое народное дви­жение и особенно указываем на роль крестьянского дви­жения в деревнях («Каждое селение имело своего Ро­беспьера», — как заметил историку Шлоссеру аббат Грегуар, докладчик Комитета по делу о крестьянских восстаниях), движения, которое имело главной целью уничтожение пережитков феодального крепостного права и захват крестьянами земель, отнятых различными кро­вопийцами у сельских общин, в чем, между прочим, кре­стьяне добились-таки своего, особенно на востоке Франции.

Благодаря революционному положению, создавшему­ся в результате крестьянских восстаний, которые продол­жались в течение четырех лет, развилось в то же время в городах стремление к коммунистическому равенству; с другой стороны, выросла сила буржуазии, умно рабо­тавшей для установления своей власти вместо королев­ской и дворянской власти, которую она уничтожала си­стематично. Для этой цели буржуазия работала упорно и ожесточенно, стремясь создать сильное, централизован­ное государство, которое поглотило бы все и обеспечило бы буржуазии право собственности (в том числе на иму­щество, награбленное во время революции), а также да­ло бы ей полную свободу эксплуатировать бедных и спекулировать народными богатствами без всяких закон­ных ограничений.

Эту власть, это право эксплуатации, это односторон­нее «laisser faire» буржуазия действительно получила, и для того чтобы удержать его, она создала свою политическую форму — представительное правление в центра­лизованном государстве.

И в этой государственной централизации, созданной якобинцами, Наполеон I нашел уже подготовленную почву для империи.

Точно так же пятьдесят лет спустя Наполеон III на­шел, в свою очередь, в идеале демократической, центра­лизованной республики, который развился во Франции около 1848 года, совершенно готовые элементы для вто­рой империи. И от этой централизованной силы, убивав­шей в течение семидесяти лет всю местную жизнь, вся­кую инициативу как местную, в городах и деревнях, так и вне рамок государства (профессиональное движение, союзы, частные компании, общины и т. д.), Франция страдает до сих пор. Первая попытка разбить это ярмо государства — попытка, открывшая поэтому новую исто­рическую эру, — была сделана только в 1871 году париж­ским пролетариатом.

Мы идем даже дальше. Мы утверждаем, что пока со­циалисты-государственники не оставят своего идеала со­циализации орудий труда в руках централизованного государства, неизбежным результатом их попыток в на­правлении государственного капитализма и социалисти­ческого государства будет провал их мечтаний и военная диктатура.

Не входя здесь в анализ различных революционных движений, подтверждающих нашу точку зрения, доста­точно будет сказать, что мы понимаем будущую социаль­ную революцию не как якобинскую диктатуру, не как изменение общественных учреждений, сделанное Конвен­том, парламентом или диктатором. Никогда революция не делалась таким образом, и если рабочее восстание действительно примет этот оборот, оно будет осуждено на гибель, не дав никаких положительных результатов.

Мы, наоборот, понимаем революцию как народное движение, которое примет широкие размеры и во время которого в каждом городе и в каждой деревне той местности, где идет восстание, народные массы сами примут­ся за работу перестройки общества. Народ — крестьяне и городские рабочие — должен будет начать сам строи­тельную и воспитательную работу на более или менее широких коммунистических началах, не ожидая прика­зов и распоряжений сверху. Он должен будет прежде всего устроить так, чтобы прокормить и разместить все население и затем производить именно то, что будет не­обходимо для питания, размещения и доставления одеж­ды всем.

Что же касается правительства, образовавшегося си­лой или выбранного, то, будь то «диктатура пролетариата», как говорили в 40-х годах во Франции и говорят еще теперь в Германии, или будь то «временное правительст­во», одобренное или выбранное, или «Конвент», — мы не возлагаем на него никакой надежды. Мы говорим, что оно не сможет сделать ничего*.

* «Ничего живучего», следовало бы сказать. Но я оставляю эти страницы так, как они были написаны в 1912 году, восемь лет тому назад.

Не потому, что таковы наши симпатии, а потому, что вся история нам говорит, что никогда еще люди, выбро­шенные революционной волной в правительство, не бы­ли на высоте положения. Да они и не могут быть на вы­соте положения; потому что в деле перестройки общества на новых началах отдельные люди, как бы умны и пре­данны они ни были, должны во всяком случае быть бес­сильны. Для этого требуется коллективный ум народных масс, работающий над конкретными вещами: над возде­лываемым полем, обитаемым домом, фабрикой на ходу, железной дорогой, вагонами такой-то линии, парохода­ми и т. д.*.

* В большой стачке, вспыхнувшей в Сибири на великом сибирском пути сейчас же после японской войны, мы имеем поразитель­ный пример того, что может дать коллективный ум масс, подтолк­нутый событиями, если он работает над теми самыми вещами, кото­рые нужно перестраивать. Известно, что весь личный состав этой огромной линии от Уральского хребта до Харбина, на протяжении свыше 6500 верст, забастовал в 1905 году. Стачечники заявили об этом главнокомандующему армией, старику Линевичу, прибавив, что они сделают все, чтобы быстро переправить войска на родину, если генерал будет условливаться каждый день со стачечным коми­тетом о числе людей, лошадей, багажу, отправляемых в путь. Гене­рал Линевич принял это. И результатом этого было то, что в те­чение десяти недель, пока стачка продолжалась, возвращение войск на родину происходило с большим порядком, с меньшим количест­вом несчастных случаев и с гораздо большей быстротой, чем когда-либо раньше. Это было настоящее, народное движение, рабочие: и солдаты, отбросив всякую дисциплину, работали вместе над этой громадной переправкой сотен тысяч людей.

Отдельные люди могут найти законное выражение или формулу для разрушения старых форм общежития, когда это разрушение уже начало совершаться. Они мо­гут, самое большее, немного расширить эту разруши­тельную работу и распространить на всю территорию то, что происходит только в одной части страны. Но навя­зать эту ломку законом — совершенно невозможно, как это доказала, между прочим, вся история революции 1789-1794 годов.

Что же касается до новых форм жизни, которая нач­нет зарождаться после революции на развалинах предыдущих форм, то никакое правительство никогда не смо­жет найти их выражения, пока эти формы не опреде­лятся сами по себе в построительной работе народных масс, в творческом процессе, в тысяче пунктов зараз. Кто догадался, кто мог бы действительно догадаться до 1794 года о роли, какую будут играть муниципалитеты, парижская коммуна и ее секции в революционных со­бытиях 1789-1793 годов? Будущее не поддается законо­дательству. Все, что возможно, — это догадываться о его главных течениях и очищать для них дорогу. Именно это мы и стараемся делать.

Очевидно, что при таком понимании задач социаль­ной революции анархизм не может чувствовать симпа­тии к программе, которая ставит себе цель «завоевание власти в современном государстве».

Мы знаем, что мирным путем это завоевание невоз­можно. Буржуазия не уступит своей власти без борьбы. Она не позволит свалить себя без сопротивления. Но, по мере того как социалисты станут частью правительства и разделят власть с буржуазией, их социализм должен будет неизбежно побледнеть; он уже побледнел. Без этого буржуазия, которая гораздо сильнее численно и интеллектуально, чем это говорится в социалистиче­ской прессе, не признает их права разделить с нею ее власть.

С другой стороны, мы также знаем, что если бы вос­стание сумело дать Франции, Англии или Германии вре­менное социалистическое правительство, то оно, без построительной деятельности самого народа, было бы со­вершенно бессильно и скоро бы сделалось препятствием, тормозом революции. Оно стало бы ступенькой для дик­татора, представителя реакции.

Изучая подготовительные периоды революций, мы приходим к заключению, что ни одна революция не вы­текла из сопротивления или из нападения парламента, или какого-либо другого представительного собрания. Все революции начинались в народе. И никогда ни одна революция не появлялась вооруженною с головы до ног, как Минерва, выходящая из головы Юпитера. Все они имели, кроме подготовительного периода, свой период эволюции, в течение которого народные массы, формули­ровав свои, вначале очень скромные требования, прони­кались мало-помалу, очень медленно, все более и более революционным духом. Они становились смелей, дерзно­венней, чувствовали более доверия к своим силам и, выйдя из летаргии отчаянья, постепенно расширяли свою программу. Требовалось время, пока их вначале «смиренные представления» становились потом революцион­ными требованиями.

Действительно, во Франции потребовалось не менее четырех годов, с 1789 по 1793 год, чтобы создалось республиканское меньшинство, достаточно сильное, чтобы захватить в руки власть.

Что же касается до подготовительного периода, мы его понимаем следующим образом. Сначала отдельные личности, глубоко возмущенные тем, что они видели вокруг себя, восставали поодиночке. Многие из них поги­бали без всяких видимых результатов, но равнодушие общества было уже поколеблено благодаря этим отдель­ным героям.

Даже самые довольные и ограниченные люди были вынуждены спросить себя, ради чего эти молодые, чест­ные, полные сил люди отдавали свою жизнь? Равнодуш­ным более нельзя было оставаться — нужно было выска­заться за или против. Мысль работала.

Мало-помалу небольшие группы людей также проникались революционным духом. Они восставали — ино­гда с надеждой на частичный успех, чтобы выиграть, например, стачку и получить хлеба для своих детей или чтобы отделаться от какого-нибудь ненавистного чинов­ника, — но также часто и без всякой надежды на успех, просто возмущенные, потому что невозможно было доль­ше терпеть. Не одно, не два и не десять таких восстаний, но сотни бунтов предшествуют каждой революции. Есть пределы всякому терпению. Это мы хорошо видим в Со­единенных Штатах в настоящий момент.

Часто указывают на мирное уничтожение крепостно­го права в России. Но при этом забывают или не знают, что освобождению крестьян предшествовал длинный ряд крестьянских бунтов, которые и привели к уничтожению крепостного права. Волнения начались еще в 50-х го­дах — может быть, как отклик революции 1848 года или крестьянских восстаний в Галиции в 1846 году, и каж­дый год они распространялись все шире и шире в России, становясь все серьезнее и принимая ожесточенный, не­слыханный дотоле характер. Это продолжалось до 1857 года, когда Александр II выпустил наконец свое письмо к литовскому дворянству, содержавшее обеща­ние освободить крестьян. Слова Герцена «Лучше дать освобождение сверху, чем ждать, когда оно придет снизу», — слова, повторенные Александром II перед крепост­ническим дворянством Москвы, не были пустой угрозой: они отвечали действительности.

То же самое происходило, еще в большей степени, при приближении каждой революции. Можно сказать как общее правило, что характер каждой революции оп­ределялся характером и целью предшествовавших ей восстаний. Даже больше. Можно установить как истори­ческий факт, что никогда ни одна серьезная политическая революция не могла совершиться, если — после начала революции — она не продолжалась в ряде местных вос­станий и если брожение не принимало характера именно восстаний, вместо характера индивидуальной мести, как это произошло в России в 1906 и 1907 годах.

Ждать поэтому, чтобы социальная революция насту­пила без того, чтобы ей предшествовали восстания, оп­ределяющие характер грядущей революции, лелеять эту надежду—детски нелепо. Стремиться помешать этим восстаниям, говоря, что подготовляется всеобщее восста­ние, уже преступно. Но стараться убедить рабочих, что они получат все блага социальной революции, ограничиваясь избирательной агитацией, и изливать всю свою злобу на акты частичных восстаний, когда они происхо­дят у народов исторически революционных, это значит самим становиться препятствием для революции и всякого прогресса, — препятствием столь же отвратительным, каким всегда была христианская церковь.

 
 
[ Новости ] [ Организация ] [ Пресса ] [ Библиотека ] [ Ссылки ] [ Контакты ] [ Гостевая ] [ Форум ]