Пётр Кропоткин

Современная наука и анархия

I. Происхождение анархии

Два основных течения в обществе: народное и начальническое. — Сродство анархизма с народно-созидательным течением.

Анархия, конечно, ведет свое происхождение не от какого-нибудь научного открытия и не от какой-нибудь системы философии. Общественные науки еще очень далеки от того момента, когда они получат ту же степень точности, как физика или химия. И если мы в изучении климата и погоды не достигли еще того, чтобы предска­зывать предстоящую погоду за месяц или даже неделю вперед, то было бы нелепо претендовать, что в общест­венных науках, имеющих дело с явлениями гораздо более сложными, чем ветер и дождь, мы могли бы уже пред­сказывать научно грядущие события. Не надо забывать тем более, что ученые — такие же люди, как и все другие, и что в большинстве они принадлежат к зажиточным классам и поэтому разделяют все предрассудки этих классов; многие из них даже находятся прямо на служ­бе у государства. Понятно, что не из университетов идет к нам анархизм.

Как и социализм вообще и как всякое другое общест­венное движение, анархизм родился среди народа, и он сохранит свою жизненность и творческую силу только до тех пор, пока он будет оставаться народным.

Во все времена в человеческих обществах сталкива­лись в борьбе два враждебных течения. С одной стороны, народ, народные массы вырабатывали в форме обычая множество учреждений, необходимых для того, что­бы сделать жизнь в обществах возможной, — чтобы под­держать мир, улаживать ссоры и оказывать друг другу помощь во всем, что требует соединенных усилий. Родо­вой быт у дикарей, затем, позднее, сельская община и, еще позднее, промышленная гильдия и средневековые вольные города — республики вечевого строя, которые положили первые основания международного права, — все эти и многие другие учреждения были выработаны не законодателями, а творческим духом самих народных масс.

С другой стороны, во все времена существовали кол­дуны, маги, вызыватели дождя, оракулы, жрецы. Они были первыми обладателями знания природы и первыми основателями различных религиозных культов (культ солнца, сил природы, предков и т. д.), так же как раз­личных обрядностей, помогавших поддерживать единство союзов между отдельными племенами.

В эти времена первые зачатки изучения природы (астрономия, предсказание погоды, изучение болезней и т. д.) были тесно связаны с различными суевериями, выраженными в различных обрядностях и культах. Все искусства и ремесла имели такое же происхождение и вытекали из изучения и суеверий. И каждое из них име­ло свои мистические формулы, которые сообщались только посвященным и оставались старательно скрыты­ми от народных масс.

Рядом с этими первыми представителями науки и ре­лигии мы находим также людей, которые, как барды, ир­ландские брегоны, сказители законов у скандинавских народностей и т. д., рассматривались как знатоки и хра­нители преданий и старых обычаев, к которым все долж­ны были обращаться в случае несогласия и ссор. Они хра­нили законы в своей памяти (иногда при помощи знаков, которые были зачатками письма), и в случае разногласий к ним обращались как к посредникам.

Наконец, были также временные начальники боевых дружин, владевшие, как предполагалось, колдовскими чарами, при помощи которых они могли обеспечить по­беду; они владели также тайнами отравления оружия и другими военными секретами.

Эти три категории людей всегда, с незапамятных времен составляли между собой тайные общества, что­бы сохранять и передавать следующему поколению (по­сле долгого и тяжелого периода посвящения) тайны их специальностей; и если иногда они боролись друг с дру­гом, они всегда кончали тем, что приходили к взаимному соглашению. Тогда они сплачивались между собой, вступали в союз и поддерживали друг друга, чтобы гос­подствовать над народом, держать его в повиновении, управлять им – и заставлять его работать на них.

Очевидно, что анархизм представляет собой первое из этих двух течений — то есть творческую созидатель­ную силу самого народа, вырабатывавшего учреждения обычного права, чтобы лучше защититься от желающе­го господствовать над ним меньшинства. Именно силою народного творчества и народной созидательной дея­тельности, опирающейся на всю мощь современной нау­ки и техники, анархизм и стремится теперь выработать учреждения, необходимые для обеспечения свободного развития общества, — в противоположность тем, кто воз­лагает всю свою надежду на законодательство, вырабо­танное правительством, состоящим из меньшинства и захватившим власть над народными массами при помо­щи суровой жестокой дисциплины.

В этом смысле анархисты и государственники суще­ствовали во все времена истории.

Затем во все времена происходило также то, что все учреждения, даже самые лучшие, которые были вырабо­таны первоначально для поддержания равенства, мира и взаимной помощи, со временем застывали, окаменева­ли по мере того, как они старели и дряхлели. Они теря­ли свой первоначальный смысл, подпадали под владыче­ство небольшого, властолюбивого меньшинства и конча­ли тем, что становились препятствием для дальнейшего развития общества. Тогда отдельные личности восстава­ли против этих учреждений. Но, тогда как одни из этих недовольных, восставая против учреждения, которое, устарев, стало стеснительным, старались видоизменить его в интересах всех, и в особенности низвергнуть чуж­дую ему власть, которая в конце концов завладела этим учреждением, — другие стремились освободиться от то­го или иного общественного установления (род, сельская коммуна, гильдия и т. д.) исключительно для того, что­бы стать вне этого учреждения и над ним, — чтобы гос­подствовать над другими членами общества и обога­щаться на их счет.

Все реформаторы, политические, религиозные и эко­номические, принадлежали к первой из этих категорий. И среди них всегда находились такие личности, которые, не дожидаясь того, чтобы все их сограждане или даже меньшинство среди них прониклись теми же взглядами, шли сами вперед и восставали против угнетения — или более-менее многочисленными группами, или совсем од­ни, если за ними никто не следовал. Таких революционе­ров мы встречаем во все эпохи истории.

Однако сами революционеры были также двух совер­шенно различных родов. Одни из них, вполне восставая против власти, выросшей внутри общества, вовсе не стремились уничтожить ее, а желали только завладеть ею сами. На место власти, устаревшей и ставшей стесни тельной, они стремились образовать новую власть, обла­дателями которой они должны были стать сами, и они обещали, часто вполне чистосердечно, что новая власть будет держать близко к сердцу интересы народа, истин­ной представительницей которого она явится, — но это обещание позднее неизбежно ими забывалось или нарушалось. Таким образом, между прочим, создалась императорская власть цезарей в Риме, церковная власть в первые века христианства, власть диктаторов в эпоху упадка средневековых городов-республик и так далее. То же течение было использовано для образования в Европе королевской власти в конце феодального периода. Вера в императора-«народника», Цезаря, не угасла еще даже и в наши дни.

Но рядом с этим государственным течением утверж­далось также другое течение в такие эпохи пересмотра установленных учреждений. Во все времена, начиная с древней Греции и до наших дней, появлялись личности и течения мысли и действия, стремившиеся не к замене одной власти другой, а к полному уничтожению власти, завладевшей общественными учреждениями, не создавая вместо нее никакой другой власти. Они провозглашали верховные права личности и народа и стремились осво­бодить народные учреждения от государственных наро­стов, чтобы иметь возможность дать коллективному народному творчеству полную свободу, чтобы народный гений мог свободно перестроить учреждения взаимной помощи и защиты, согласно новым потребностям и но­вым условиям существования. В городах Древней Гре­ции и особенно в средневековых городах (Флоренция, Псков и т. д.) мы находим много примеров борьбы этого рода.

Мы можем, следовательно, сказать, что всегда суще­ствовали якобинцы и анархисты между реформаторами и революционерами.

В прошлые века происходили даже громадные народные движения, запечатленные анархическим характе­ром. Многие тысячи людей в селах и городах поднима­лись тогда против государственного принципа, против органов государства и его орудий — судов и законов — и провозглашали верховные права человека. Они отри­цали все писаные законы и утверждали, что каждый должен повиноваться лишь голосу своей собственной со­вести. Они стремились создать, таким образом, общест­во, основанное на принципах равенства, полной свобо­ды и труда. В христианском движении, начавшемся в Иудее в правление Августа против римского закона, про­тив римского государства и римской тогдашней нравст­венности (или вернее безнравственности), было, без со­мнения, много серьезных анархических элементов. Но понемногу оно выродилось в церковное движение, пост­роенное по образцу древнееврейской церкви и самого императорского Рима, — и это очевидно убило то, что христианство имело в себе анархического в начале сво­его существования; оно придало ему римские формы и сделало из него в скором времени главный оплот и под­держку власти, государства, рабства и угнетения. Пер­вые зародыши «оппортунизма», которые были введены в христианство, уже заметны в Евангелиях и в Послани­ях Апостолов или, по крайней мере, в тех редакциях этих писаний, которые составляют Новый Завет.

Точно так же в движении анабаптистов шестнадцато­го века, которое начало и произвело Реформацию, было очень много анархического. Но раздавленное теми из реформаторов, которые под руководством Лютера сое­динились с принцами и князьями против восставших крестьян, это движение было задавлено ужасными кро­вавыми расправами над крестьянами и «простонародь­ем» городов. Тогда правое крыло реформаторов выроди­лось понемногу и превратилось в тот компромисс со сво­ею совестью и государством, который существует теперь под именем протестантизма.

Итак, подводя вкратце итог сказанному, — анархизм родился из того же протеста, критического и революционного, из которого родился вообще весь социализм. Только некоторые социалисты, дойдя до отрицания капитала и общественного строя, основанного на порабощении труда капиталом, остановились на этом. Они не восстали против того, что составляет, по нашему мнению, истинную силу капитала, — государства и его главных оплотов: централизации власти, закона (составленного всегда меньшинством и в пользу меньшинства) и суда, созданных главным образом ради защиты власти и капитала.

Что касается анархизма, то он не останавливается на одной критике этих учреждений. Он поднимает свою святотатственную руку не только против капитала, но также против его оплотов: государства, централизации и уста­новленных государством законов и суда.