Пётр Кропоткин
Современная наука и анархия
Часть II
Большинство
философов прошлого столетия
объясняло происхождение
человеческих обществ очень
просто.
Вначале — говорили они — люди
жили маленькими отдельными
семьями, и постоянная вражда
между этими семьями была обычным,
нормальным состоянием. Но в один
прекрасный день люди, убедившись
в неудобствах этой бесконечной
борьбы, решили образовать между
собою общество. Разъединенные
семьи согласились между собою,
заключили общественный договор и
добровольно подчинились власти,
которая—со школьной скамьи нас
так учили — сделалась отныне
источником и началом всяческого
прогресса в человечестве. Нужно
ли прибавлять, что наши
теперешние правительства и до
сего дня олицетворяют эту
благороднейшую роль соли земли,
роль умиротворителей и
цивилизаторов рода человеческого?
Так значится, по крайней мере, во
всех учебниках и даже во многих
философских трактатах.
Возникнувши в эпоху, когда о
происхождении человека было
известно еще очень мало, эта
теория господствовала в
продолжение всего
восемнадцатого века. И мы должны
признать, что в руках
энциклопедистов и Руссо идея «общественного
договора» была могучим орудием в
борьбе с божественным правом
королей. Но тем не менее какие бы
услуги эта теория ни оказала в
прошедшем, в настоящее время она
должна быть признана ошибочной и
отвергнута.
На самом деле все животные, за
исключением лишь некоторых
хищников, хищных птиц и некоторых
вымирающих видов, живут
обществами. В борьбе за существование
именно виды животных, живущих
обществами, имеют всегда
преимущество перед
необщественными видами. В каждом
классе животных они занимают вершину
лестницы, и теперь не может быть
никакого сомнения в том, что
первые человекоподобные
существа уже жили обществами
Общество не было выдумано
человеком, оно существовало
раньше появления
человекоподобных существ*.
* Более полное изложение этих
взглядов можно найти в моей книге
«Взаимная помощь» (Mutual Aid. 2-е изд.
1904; в немецком переводе — Qegenseitige
Hilfe. Leipzig, 1904; во французском переводе
— L'Entraide. Paris, 1905).
Мы также знаем теперь —
антропология вполне доказала это,
— что исходным пунктом для
человечества послужила не
обособленная семья, а род или
племя. Патриархальная семья, в
том виде, как она существует у нас
или как мы находим ее в
древнееврейских преданиях,
явилась уже гораздо позднее.
Раньше этого десятки тысяч лет
люди жили родами или племенами, и
в течение этого первоначального
периода — будем, если угодно,
называть его периодом диких или
первобытных племен — в
человечестве выработался уже
целый ряд учреждений, обычаев или
общественных привычек, задолго
предшествовавших учреждениям
патриархальной семьи.
В таком первобытном племени
обособленной семьи не
существовало, точно так же как ее
не существует среди многих
других млекопитающих, живущих
обществами. Деление внутри
племени производилось скорее по
поколениям и с самых дальних
времен, теряющихся в темной
глубине доистории человеческого
рода, возникали ограничения, не
допускавшие брачных союзов между
мужчинами и женщинами разных
поколений и дозволявшие их
внутри одного и того же поколения.
Следы этого периода можно еще и
теперь встретить среди некоторых
современных племен, а также их
находят в языках, правах и
суевериях народов, стоящих даже
на гораздо более высоком уровне
развития.
Племя сообща охотилось и
собирало служившие в пищу
растения, а затем, утолив свой
голод, дикари со страстью
предавались своим драматическим
танцам. До сих пор мы находим на
окраинах наших материков и в
наименее доступных на земном
шаре горных областях племена,
недалеко ушедшие от этой
первобытной ступени.
Накопление частной
собственности в этот период было
невозможно, потому что все,
принадлежавшее лично отдельному
члену племени, после его смерти
сжигалось или уничтожалось там,
где хоронили его труп. Это до сих
пор практикуется, даже в Англии,
среди цыган; следы же этого
обычая мы находим в похоронных
церемониях у всех так называемых
цивилизованных народов: китайцы
сжигают сделанные из бумаги
изображения тех вещей, которыми
владел умерший, а у нас за умершим
военным ведут его коня и несут
его шпагу и ордена. Смысл этих
обычаев утрачен; сохранилась
одна форма.
Первобытные люди не только не
проповедовали презрения к
человеческой жизни, а, напротив
того, испытывали отвращение к
убийству и кровопролитию.
Пролить кровь — и не только кровь
человека, но даже некоторых
животных, напр., медведя, —
считалось таким большим
преступлением, что за каждую
каплю пролитой крови виновный в
этом должен был поплатиться
соответственным количеством
своей крови.
Убийство члена своего племени
было, таким образом, делом
совершенно неизвестным; так, мы
знаем наверное, что, например, у
инуитов или эскимосов, которые
представляют собою остатки
людей каменного века, еще до сих
пор уцелевшие в полярных
областях, также у алеутов и т. д.
не было ни одного убийства внутри
племени в течение 50-ти, 60-ти и
более лет.
Но когда племенам, различным по
происхождению, по цвету и по
языку, случалось во время своих
переселений сталкиваться между
собою, то между ними
действительно нередко
происходили войны. Правда, что
уже в те времена люди старались
по возможности смягчить эти
столкновения, как показали
исследования Мэна, Поста, Э. Ниса
и др.; уже и тогда обычай начинал
вырабатывать зародыши того, из
чего впоследствии должно было
возникнуть международное право.
Так, например, нельзя было
нападать на деревню, не
предупредивши об этом ее жителей;
также никто никогда не смел
убивать на тропинках, по которым
женщины ходили за водой. А при
заключении мира у некоторых
племен излишек убитых на одной из
сторон вознаграждался соответственной
платой с другой.
Однако все эти предосторожности
и многие другие были
недостаточны. Солидарность не
распространялась далее одного
рода или племени. В результате
происходили ссоры, и эти ссоры
доходили до поранении и убийства
между членами различных родов и
племен.
С тех пор одно общее правило
начало распространяться между
родами и племенами: «Ваши убили
или ранили одного из наших,
поэтому мы вправе убить одного из
ваших или нанести ему совершенно
такую же рану» — все равно кому,
потому что за всякий поступок
каждого из своих членов отвечало
все племя. Известное библейское
изречение — «кровь за кровь, око
за око, зуб за зуб, рану за рану и
жизнь за жизнь» («но отнюдь не
более», как совершенно верно
заметил Кенигсвартер), произошло
от этого же обычая. Таково было
понятие этих людей о
справедливости, и нам нечего
особенно гордиться перед ними,
потому что принцип «жизнь за
жизнь», до сих пор еще царящий в
наших уголовных законах, есть не
что иное, как одно из
многочисленных переживаний.
Таким образом, уже в этот
первобытный период выработался
целый ряд общественных
учреждений (многие из них я
оставляю в стороне) и сложилось
целое уложение (конечно, устное)
племенной нравственности. И для
поддержания этого ядра
общественных привычек в силе
достаточно было влияния обычая,
привычки и предания. Никакой
другой власти не существовало.
У первобытных людей были, конечно,
свои временные вожди. Колдуны и
призыватели дождя — иначе,
ученые того времени — старались
воспользоваться своим действительным
или кажущимся знанием природы
для того, чтобы управлять своими
соплеменниками. Точно так же
приобретали влияние и силу те,
кто лучше других умел запоминать
поговорки, притчи и песни, в
которых воплощалось предание.
Они рассказывали на народных
праздниках эти притчи и песни, в
которых передавались решения,
принятые когда-либо народным
собранием в том или ином споре. У
многих племен так делается еще и
теперь. Уже тогда «знающие»
старались удержать за собой
право на управление людьми, не
передавая своих знаний никому,
кроме избранных, посвященных. Все
религии и даже все искусства и
все ремесла были, как мы знаем,
вначале окружены различными «таинствами»;
и современные исследования
показывают нам, какую важную роль
играют секретные общества посвященных
в первобытных племенах, чтобы
поддержать в них известные
предписанные преданием обычаи. В
этом уже заключаются зародыши
власти.
Таким же образом во время
столкновений между племенами и
во время переселений наиболее
храбрый, смелый, а в особенности
наиболее хитрый естественно
становился временным вождем. Но
союза между хранителем «закона»
(т. е. тем, кто умел хранить
предания и древние решения),
военным вождем и колдуном тогда
еще не было, а потому о
существовании среди этих
первобытных племен государства
так же не может быть речи, как о
существовании его в обществах
пчел и муравьев или у современных
нам патагонцев и эскимосов.
А между тем в этом состоянии люди
жили многие тысячи лет, его
пережили и варвары, разорившие
Римскую империю; в то время они
только что выходили из этого быта.
В первые века нашего
летоисчисления среди племен и
союзов племен, населявших
среднюю и северную Азию,
произошло громадное
передвижение. Целые потоки
народов, теснимые более или менее
образованными соседями, шли с
азиатских плоскогорий — откуда
их гнало, вероятно, быстрое
высыхание рек и озер*, —
устремляясь в равнины, на запад,
на Европу, тесня друг Друга,
смешиваясь и переплетаясь друг с
другом в их распространении к
западу.
* Соображения, которые привели
меня к этой гипотезе, развиты в
статье «Высыхание Европо-Азии»,
написанной для Отдела
исследований Лондонского
географического общества и
напечатанной в «Географическом
журнале» этого общества в июне 1904
года.
Во время этих передвижений, когда
столько племен, различных по
происхождению и по языку,
смешивались между собою, то
первобытный племенной быт,
который существовал тогда у
большинства диких туземцев Европы,
неизбежно должен был распасться.
Первобытный племенной союз был
основан на общности происхождения,
на поклонении общим предкам. Но
какая же могла быть общность
происхождения между группами,
образовавшимися в хаосе
переселений, в войнах между различными
племенами, причем среди
некоторых племен кое-где
зарождалась уже патриархальная
семья, образовавшаяся благодаря
захвату несколькими лицами
женщин, отнятых или похищенных у
соседних племен?
Старые связи были порваны, и,
чтобы избегнуть совершенной
гибели (участь, которая в
действительности и постигла
многие племена, с того времени
совершенно исчезнувшие для
истории), приходилось создавать
новые связи. И они возникли. Их
нашли в общинном владении землей,
т. е. тою областью, на которой
каждое племя на конец осело*.
* Читатель, интересующийся этим
предметом, а также развитием
общины и свободных городов,
найдет гораздо больше сведений
и необходимых указаний о
литературе предмета в моей
работе «Взаимная помощь».
Владение сообща известной
областью, той или другой долиной,
теми или другими холмами
сделалось основанием нового
соглашения. Боги-предки потеряли
всякое значение; их место заняли
новые, местные боги долин, рек и
лесов, которые и дали религиозное
освящение новым союзам, заменив
собой богов первобытного родового
быта. Позднее христианство,
всегда готовое приноравливаться
к остаткам язычества, создало из
них местных святых.
С этих пор сельская община,
состоящая вполне или отчасти из
обособленных семей, соединенных,
однако же, общим владением землей,
сделалась на все последующие
века необходимым связующим
основанием народного союза.
На громадных пространствах
Восточной Европы, Азии и Африки
сельская община существует и до
сих пор. Под таким же строем жили
и варвары, разрушившие Римскую
империю, — германцы, скандинавцы,
славяне и т. д. И благодаря
изучению варварских законов*, а
также обычаев и законов,
господствующих среди современных
нам союзов сельских общин у
кабилов, монголов, индусов,
африканцев и других народов,
стало возможным восстановить во
всей ее полноте ту форму общества,
которая послужила исходной
точкой нашей современной
цивилизации.
* Под этим названием обыкновенно
разумеют уцелевшие памятники
древнего права лангобардов,
баварцев и т. д., к которым принадлежит
и наша «Русская правда Ярослава».
— Ради краткости я пропускаю «неделеную
семью», чрезвычайно
распространенную бытовую форму,
встречающуюся в Индии,
составляющую основу жизни в
Китае, а у нас встречающуюся
среди «семейских раскольников»
в Забайкалье. Она стоит между
родом и сельскою общиною.
Всмотримся же поближе в эти
учреждения.