Пётр Кропоткин

Современная наука и анархия

V. Монополии

Рассмотрим теперь, как современное государство, установившееся в Европе после шестнадцатого века, а впоследствии и в молодых республиках Америки, работало над тем, чтобы поработить личность. Признав освобождение нескольких слоев общества, которые разбили в свободных городах крепостное рабство, государ­ство, как мы видели, постаралось удержать рабство как можно дольше для крестьян и восстановило экономиче­ское рабство для всех в новой форме, поставив всех своих подданных под иго чиновников и целого класса привилегированных: бюрократии, церкви, земельных собственников, купцов и капиталистов. И мы только что видели, как государство воспользовалось для этой цели налогом.

Теперь мы бросим взгляд на другое орудие, которым государство умело так хорошо пользоваться, — создание привилегий и монополий в пользу некоторых из своих подданных и к невыгоде остальных. Здесь мы видим го­сударство в его настоящей работе: оно выполняет свое настоящее назначение. Оно начало это делать с самого своего возникновения — именно это и дало ему возмож­ность сорганизоваться и сгруппировать под своей защи­той барина, солдата, священника и судью. За эту защи­ту и был признан король. Этому назначению он остает­ся верен до наших дней; и если иногда он не выполнял этого, если он переставал охранять права привилегированных сословий, то смерть грозила этому историческо­му учреждению, которое приняло определенную форму для определенной цели и которое мы зовем государ­ством.

Поразительно, в самом деле, до какой степени сози­дание различных преимуществ а пользу тех, кто уже имел их по рождению или в силу церковной или военной власти, является самой существенной чертой органи­зации, которая начала развиваться в Европе в шестна­дцатом веке и заменять собой вольные города средних веков.

Мы можем взять какую угодно нацию: Францию, Англию, германские государства, итальянские или сла­вянские — везде мы встречаем у зарождающегося госу­дарства тот же характер. Поэтому нам будет достаточно бросить взгляд на развитие монополии у одного наро­да — Англии, например, где это развитие лучше изуче­но, — чтобы понять существенную роль государства у современных народов*. Ни один из них не представ­ляет в этом отношении исключения.

* Для Англии мы имеем труд профессора Германа Леви «Монополия, картели и тресты», напечатанный в 1909 году и переведенный на английский язык под заглавием «Монополия и конкурен­ция» (Лондон, 1914 г.). Эта работа представляет то удобство, что автор даже не интересуется ролью государства — его занимают экономические причины монополий. У него нет предвзятого мнения против государства.

Мы видим совершенно ясно, как образование совре­менного государства, зародившегося в Англии после кон­ца шестнадцатого столетия, и образование монополий в пользу привилегированных шло рука об руку*.

* Смотри Д. Энвин «Промышленная организация» (G. Unwin. Industrial Organisation). Оксфорд, 1904 г.; Г. Прайс «Английские монопольные патенты». Бостон, 1906 г. (Н. Price. English Patents of Monopoluge); У. Кэннингам «Рост английской промышленности» (W. Cunninghatri. The Growth of English Industry) и в особенности [работы Германа Леви и Макрости.

Уже перед царствованием Елизаветы, когда англий­ское государство только что начиналось, короли Тюдорской династии создавали все время монополии для сво­их фаворитов. При Елизавете, когда морская торговля начала развиваться и ряд новых отраслей промышлен­ности вырастал в Англии, это стремление еще более усилилось. Каждая новая промышленность обращалась в монополию — или в пользу иностранцев, плативших королеве, или в пользу царедворцев, которых желали вознаградить.

Эксплуатация залежей квасцов в Йоркшире, соли, свинцовых и угольных копей в Ньюкастле, стеклянная промышленность, усовершенствованная выделка мыла, булавок и так далее — все это было превращено в монополии, которые мешали развитию промышленности и убивали мелкие промыслы. Чтобы защитить интересы царедворцев, которым была пожалована мыльная монополия, доходили, например, до того, что частным лицам было запрещено выделывать мыло на дому при их соб­ственном щелоке.

При короле Джемсе I создание концессий и распре­деление патентов шло, все увеличиваясь, до 1624 года, когда наконец, при приближении революции, был издан закон против монополий. Но этот закон был двуличный: с одной стороны, он осуждал монополии, а в то же вре­мя не только поддерживал существующие уже монополии, но и утверждал новые и очень важные. Кроме того, едва лишь он был издан, как его сейчас же стали нарушать. Для этого воспользовались одним из его параграфов, который был в пользу старых городских корпо­раций, и стали сначала устанавливать монополии в от­дельных городах, а потом распространяли их на целые области. С 1630-го по 1650-й год правительство восполь­зовалось также «патентами», чтобы учредить новые мо­нополии.

Потребовалась революция 1688 года, чтобы наложить узду на эту оргию монополий.

И только в 1689 году, когда новый парламент (пред­ставлявший собой союз между торговой буржуазией и промышленностью и земельной аристократией, против королевского самодержавия и придворных) начал дей­ствовать, были приняты новые меры против создания монополий королем. Историки-экономисты говорят даже, что в течение почти целого века после 1689 года англий­ский парламент ревностно охранял свое право не позво­лять создания промышленных монополий, которые мог­ли покровительствовать некоторым промышленникам во вред другим.

Нужно действительно признать, что революция и уси­ление власти буржуазии дали этот результат и что крупные отрасли промышленности, как хлопок, шерсть, железо, уголь и т. п., могли развиваться без помех со стороны монополий. Они могли даже развиться настоль­ко, что стали национальными отраслями, в которых уча­ствовала масса мелких предпринимателей. А это позво­лило тысячам рабочих вносить в небольшие мастерские много всяких улучшений, без которых производство ни­когда не могло бы совершенствоваться.

Но тем временем сорганизовывалась и укреплялась государственная буржуазия. Правительственная центра­лизация, которая есть суть всякого государства, шла вперед, и скоро снова началось образование новых монополий, но уже в новых областях и на этот раз в совсем другом масштабе, чем при Тюдорах. Тогда это был только детский период искусства. Теперь же государст­во достигло зрелого периода.

Если парламент сдерживался до некоторой степени представителями местной буржуазии и не мог вмеши­ваться в самой Англии в нарождавшиеся отрасли и по­кровительствовать одним за счет других, то он перенес свою монополистскую деятельность на колонии. Там он действовал на широкую ногу. Индийская компания, Ка­надская компания Гудзонова залива сделались своего рода богатейшими государствами, отданными несколь­ким группам частных лиц. Позднее концессии на земли в Америке, на золотоносные россыпи в Австралии, при­вилегии на судоходство и захват новых отраслей про­мышленности сделались в руках государства средства­ми для жалованья своих любимцев баснословными дохо­дами. Колоссальные состояния были накоплены таким путем.

Верный своей природе английский парламент, состо­явший из двух частей: буржуазия в палате общин и зе­мельной аристократии в палате лордов, занялся в те­чение всего 18-го века обращением крестьян в пролета­риев крестьянства и передачей их, со связанными рука­ми и ногами, во власть земельных собственников. При помощи законов об «огораживании» (Inclosure Acts), посредством которых парламент объявил общинные зем­ли личной собственностью господина-лорда, если послед­ний огородил их какой-нибудь изгородью, около 3000000 десятин общинных земель перешли из рук об­щин в руки господ между 1709 и 1869 годами*. Вообще результат монополистского законодательства англий­ского парламента был тот, что одна треть земли, год­ной для обработки в Англии, принадлежит теперь толь­ко 523 семьям.

* Относительно бедствий, причиненных огораживанием, читатель найдет великолепные сведенья, с картами, подтверждающими их, в последней английской работе на эту тему доктора Джильберта Слетера «Английские крестьяне и огораживание общинных земель» (The English Peasantry; and the Inclosure of Common Field. London, 1897). Относительно земельного вопроса вообще и ограбления наро­да законодателями см. книгу Альфреда Рассели Уоллеса «Национа­лизация земли, ее необходимость и ее цели»

Огораживанье было актом открытого грабежа; но в 18-ом веке государство, обновленное революцией, уже чувствовало себя достаточно сильным, чтобы не обра­щать внимания на недовольство и случайные восстания крестьян. Притом его в этом поддерживала буржуазия.

Действительно, одаривая таким образом лордов зе­мельной собственностью, парламент покровительствовал также промышленной буржуазии. Изгоняя крестьян из деревень в города, он давал промышленникам дешевые «рабочие руки» голодных людей. А вследствие толкова­ния, данного парламентом закону о бедных, агенты хлопчатобумажных фабрикантов объезжали Работные дома (workhouses), то есть собственно тюрьмы, куда запирали безработных пролетариев с их семьями; и из этих тюрем агенты увозили фургоны, полные детей, ко­торые под именем «учеников Работных домов», должны были работать четырнадцать и шестнадцать часов в день на хлопчатобумажных фабриках. Города Ланкаширской провинции носят до сих пор на своем народонаселении отпечаток своего происхождения. Худосочная кровь го­лодных детей, которые были привезены из Рабочих до­мов южных провинций для обогащения буржуазии и ко­торых заставляли работать из-под кнута надсмотрщи­ков, очень часто с семи лет, видна еще теперь в хилом малокровном населении этих городов. Это продолжалось вплоть до 19-го века.

Наконец, чтобы помочь новым рождающимся промышленностям, парламент уничтожал своим законода­тельством местную промышленность в колониях. Так было убито ткацкое производство, которое достигло бы­ло высокой степени артистического совершенства в Ин­дии. Таким образом этот богатейший рынок был отдан в распоряжение английских коммерсантов. Выделка хол­ста в Ирландии была таким же образом убита, к выго­де хлопчатобумажников Манчестера.

Мы видим, следовательно, что если буржуазный пар­ламент, заботившийся об обогащении своих избирателей путем развития национальной промышленности, проти­вился в течение 18-го века тому, чтобы отдельные про­мышленники или отрасли английской промышленности обогащались в ущерб другим, то он все свое внимание отдал пролетаризации масс земледельческого населения Англии и колоний, которых он отдал на самую низкую эксплуатацию могущественных монополистов. В то же время, по мере сил, он поддерживал и покровительствовал в Англии даже горнопромышленные монополии, установленные еще в предыдущем веке, как монополия угольных промышленников Ньюкастля, которая продер­жалась до 1844 года, и медная монополия, продолжав­шаяся до 1820 года.