Пётр Кропоткин

Современная наука и анархия

VII. О роли закона в обществе

Ложное учение «мир во зле лежит». — Государственное насаждение того же взгляда на «коренную испорченность человека». — Взгляды современной науки; — Выработка форм общественной жизни «массами» и закон. — Его двойственный характер.

Спенсер, впадая в эти ошибки, был, однако, не один. Верная Гоббсу, вся философия девятнадцатого века продолжала рассматривать первобытных людей как стадо диких зверей, которые жили отдельными маленькими семьями и дрались между собой из-за пищи и из-за своих жен до тех пор, пока не появилось благодетельное на­чальство, которое водворило среди них мир. Даже такой натуралист, как Гексли, продолжал повторять все то же фантастическое утверждение Гоббса и заявил (в 1885 г.), что вначале люди жили, борясь «каждый против всех», до тех пор пока благодаря нескольким передовым людям эпохи не было «основано первое общество» (см. его статью «Борьба за существование — закон природы»*). Таким образом, даже ученый дарвинист, как Гексли, не догадывался, что общество вместо того, чтобы быть соз­данным человеком, существовало задолго до появления человека среди животных. Такова сила укоренившегося предрассудка.

* «Nineteenth Century» 1885 г.; перепечатано в «Essays and Add­resses», т. е. «Очерки и лекции».

Если проследить историю этого предрассудка, то легко можно заметить, то он черпает свое происхождение в религиях, в церквах. Тайные общества колдунов, вызывателей дождя, шаманов, а позднее ассирийских и египетских жрецов, а еще позднее христианских священников всегда стремились убедить людей, что «мир погряз в грехе»; что только благодетельное вмешательство шамана, колдуна, святого или священника мешает силе зла овладеть человеком; что только они могут умолить злое божество, чтобы оно не насылало на человека всякие несчастия в наказание за его грехи.

Первобытное христианство, несомненно, стремилось ослабить этот предрассудок относительно священника; но христианская церковь, опираясь на слова самих еван­гелий о «вечном огне», только усилила его. Самая идея о Боге Сыне, пришедшем умереть на земле, чтобы иску­пить грехи мира, также подтверждает этот взгляд. Имен­но это-то и позволило впоследствии «святой инквизиции» предавать свои жертвы самым жестоким пыткам и сжи­ганию на медленном огне, — этим она давала им возмож­ность раскаяться, чтобы спастись от вечных мук на том свете. Кроме того, не одна католическая церковь дейст­вовала таким образом; все христианские церкви, верные тому же принципу, соперничали между собой в изобре­тении новых мук или ужасов, чтобы исправить людей, погрязших в «пороке». До сих пор 999 человек из тысячи еще верят, что разные естественные невзгоды — засухи, землетрясения и заразные болезни — посылаются свыше неким божеством, чтобы привести грешное человечество на стезю добродетели.

В то же время государство в своих школах и своих университетах поддерживало и продолжает поддержи­вать ту же веру в естественную испорченность человека. Доказать необходимость какой-то силы, находящейся выше общества и работающей над тем, чтобы вдохнуть нравственный элемент в общество посредством наказа­ний, налагаемых за нарушение «нравственного закона» (который посредством ловкой передержки отождествля­ется с писаным законом), убедить людей, что эта власть необходима, — все это вопрос жизни или смерти для го­сударства. Потому что, если люди начнут сомневаться в необходимости насаждения нравственных начал силою власти, они скоро потеряют веру в высокую миссию своих правителей.

Таким образом, все наше воспитание — религиозное, историческое, юридическое и социальное — проникнуто мыслью, что человек, предоставленный самому себе, ста­новится диким зверем. При отсутствии власти люди грыз­лись бы между собой; от «толпы» нельзя ожидать ничего другого, кроме животности и войны каждого против всех. Эта человеческая толпа погибла бы, если бы над ней не были избранники — священник, законодатель и судья со своими помощниками: полицейским и палачом. Именно они не допускают всеобщей драки всех против всех; это именно они воспитывают людей в уважении к закону, учат их дисциплине и ведут их твердой рукой к тем гря­дущим дням, когда лучшие понятия созреют в «ожесто­ченных сердцах» людей и сделают кнут, тюрьму и висе­лицу менее необходимыми, чем теперь.

Мы смеемся над тем королем, который, уезжая в из­гнание в 1848 году, говорил: «Бедные мои подданные! они погибнут без меня!» Мы потешаемся над англий­ским купцом, который убежден, что его соотечественни­ки происходят от потерявшегося колена Израилева и что на основании этого судьба предназначила им дать хоро­шее правительство «низшим расам».

Но разве не то же преувеличенное мнение о себе мы находим в любом другом народе у громадного большин­ства людей, которые учились «чему-нибудь и как-нибудь»?


Между тем научное изучение развития человеческих обществ и учреждений приводит нас к совершенно дру­гим выводам. Оно нам показывает, что обычаи и приемы, созданные человечеством в целях взаимной помощи, за­щиты и мира вообще, были выработаны именно «толпой» без имени. И именно эти обычаи позволили человеку, как и существующим в наше время животным видам, выжить в борьбе за существование. Наука показывает нам, что так называемые руководители, герои и законодатели человечества ничего не внесли в течение истории, кроме того, что было уже выработано в обществе обычным пра­вом. Лучшие среди них только дали форму и санкцию этим учреждениям. Но очень многие из этих мнимых благодетелей человечества стремились все время либо уничтожить те из учреждений обычного права, которые мешали образованию личной власти, либо преобразовать их в своих личных интересах или в интересах своей касты.

Уже в самой глубокой древности, теряющейся во мра­ке ледникового периода, люди жили обществами. И в этих обществах был выработан целый ряд свято соблю­давшихся обычаев и учреждений, чтобы сделать возмож­ной жизнь сообща. Позднее, в течение дальнейшего раз вития человечества, та же творческая сила безыменной толпы всегда помогала вырабатывать новые формы об­щественной жизни, взаимной помощи и охраны мира, по мере того, как создавались новые условия.

С другой стороны, современная наука показывает с полной очевидностью, что всякий закон, каково бы ни было его предполагаемое происхождение — говорят ли нам, что он исходит от Бога или мудрого законодате­ля, — никогда не делал ничего иного, как только закреп­лял, кристаллизовывал в постоянную форму или распро­странял обычаи, уже существовавшие раньше. Все своды законов древности были только собранием обычаев и пре­даний, записанных или нацарапанных на камне, чтобы сохранить их для следующих поколений. Только делая это, свод законов прибавлял всегда к обычаям, уже при­нятым всеми, несколько новых правил, сделанных в инте­ресах богатых, вооруженных и воинов, — и этими прави­лами закреплялись нарождавшиеся обычаи неравенства и порабощения, выгодные для меньшинства.

«Не убий, — гласил, например, закон Моисеев, — не ук­ради, не лжесвидетельствуй». Но к этим прекрасным пра­вилам поведения он прибавлял также: «Не пожелай же­ны ближнего твоего, ни раба его, ни осла его», — и этим самым узаконял надолго рабство и ставил женщину на один уровень с рабом или вьючным животным. «Люби ближнего твоего», — говорило позднее христианство и тут же спешило прибавить устами апостола Павла: «Ра­бы да повинуются господам своим» и «Несть власти аще не от Бога», — узаконяя таким образом, обожествляя раз­деление на господ и рабов и освящая власть негодяев, царивших тогда в Риме.

Самые евангелия, проповедуя высшую идею проще­ния, которая является главною сутью христианства, го­ворят, однако, все время о боге-мстителе и проповедуют этим месть.

То же самое было в сводах законов так называемых варваров—галлов, лангобардов, германцев, саксонцев, славян — после падения Римской империи. Они узаконяли, несомненно, хороший обычай, распространившийся в это время: обычай платить вознаграждение за нанесение раны и убийство вместо того, чтобы практиковать бывший раньше в ходу закон возмездия (око за око, зуб за зуб, рана за рану, смерть за смерть). Таким образом, варварские законы представляли собой прогресс по сравнению с законом возмездия, господствовавшим в родовом быту. Но в то же время они установили также деление сво­бодных людей на классы, которое в эту эпоху наме­чалось.

Такое-то вознаграждение, говорили эти своды зако­нов, следует платить за раба (оно платилось его госпо­дину), такое-то за свободного человека и такое-то за начальника — в этом случае вознаграждение было так велико, что для убийцы обозначало рабство до самой смерти. Первоначальной мыслью этих различий было, без сомненья, то, что семья князя, убитого в драке, теряла в нем гораздо больше, чем семья простого свободного че­ловека в случае смерти своего главы; поэтому она имела право, по тогдашним взглядам, на большее вознагражде­ние, чем последняя. Но обращая этот обычай в закон, узаконялось этим навсегда деление людей на классы и узаконялось так прочно, что до сих пор мы не можем от­делаться от этого.

То же самое мы встречаем в законодательствах всех времен, вплоть до наших дней: притеснение предыдущей эпохи всегда переносится посредством закона на после­дующие эпохи. Несправедливость Персидской империи передалась Греции; несправедливость Македонии пере­шла к Риму; насилие и жестокость Римской империи и восточных тираний передались молодым зарождавшимся варварским государствам и христианской церкви. Так на­лагает прошедшее, посредством закона, свои цепи на будущее.

Все необходимые гарантии для жизни в обществах, все формы общественной жизни в родовом быту, в сельской общине и средневековом городе, все формы отно­шений между отдельными племенами и позднее между республиками-городами, послужившие впоследствии ос­нованием для международного права, — одним словом, все формы взаимной поддержки и защиты мира, вклю­чая сюда суд присяжных, были созданы творческим ге­нием безымянной народной толпы. — Между тем как все законы, от самых древних до наших дней, состояли всег­да из следующих двух элементов: первый утверждал и закреплял известные обычные формы жизни, признанные всеми полезными, а второй являлся приставкой, часто да­же простой, но хитрой манерой выразить словами сущест­вующий уже обычай; но эта приставка всегда имела целью насадить или укрепить зарождающуюся власть, господина, воина, царька и священника, укрепить и освятить их власть, их авторитет.

Именно к этому нас приводит научное изучение развития обществ — изучение, проделанное в течение послед­них сорока лет многими добросовестными учеными. Правда, очень часто ученые сами не осмеливались фор­мулировать столь еретические заключения, как приведен­ные выше. Но вдумчивый читатель придет неизбежно к тому же, читая их работы.