Конец палаты N 6

Путь в эту сторону идёт по степям и бездорожным землям через ручьи и дремучие леса.
Страна славян - ровная и лесистая, и они в ней живут.
Ибн Руста

Как сюда попал - он не помнил, тем более, что два (или три?) последних дня просто исчезли. Однако, очнувшись и увидев решётки на окнах, тусклую лампочку под потолком и нескольких человек в полосатых пижамах и одинаково стриженных под машинку, - сразу же понял, где он. Никакого удивления это не вызвало, ни тоски, ни, тем более, истерики, что частенько бывает в таких случаях.
Слева лежал лысый мужичок в грязной майке, только что сожравший три порции местных макарон, его рвало прямо на пол, при этом в глазах было какое-то животное удовольствие; справа спал после приступа эпилепсии человек, напоминавший кроманьонца. Пахло соседями по палате, «Примой» и хлоркой, открытые форточки помогали слабо. Судя по крикам медперсонала, доносившимся из коридора, укладывались спать; свет потушили.
Следующий день прошёл в полузабытьи, нарушенном только обедом, таблетками и какими-то чудесными уколами. Сознание вернулось только к вечеру. сосед слева выглядел уже более дружелюбно - только плевался и крыл всех матом, но большего себе не позволял. Кроманьонец назвался Мишей, оказалось, что ему 32 года, хотя, судя по не в меру доверчивым глазам и тому, что он говорил,- Куролесников не дал бы ему больше восемнадцати. В противоположном углу бился головой о стену несостоявшийся буддист, всё пытавшийся вспомнить, о чём же говорили Арджуна с Кришной, - вотще. Остальные - старики, лежавшие здесь уже не год и не два, безнадёжные, походившие скорее на зомби, чем на людей. Куролесникова угораздило попасть в 5-ю палату, последнюю по счёту и первую по дурости.
Куролесникова несколько удивило известие о том, что в отделении всего семь палат, но при этом не было ни шестой, ни седьмой. Первая палата делилась на две: 1а и 1б, то же самое со второй. Зачем нужно такое деление, никто не знал. К исходу первой недели Куролесников стал испытывать потребность в моционе, который и совершал вместе со всеми: сначала по палате, между коек, а потом и по коридору. Странен был этот коридор: всего-то метров 30, да в ширину метра 3, - он казался лабиринтом, причём не из простых. И действительно, вглядываясь в лица, Куролесников насчитал человек 20 тех, кто уже заблудился и никогда отсюда не выберется; кто-то блуждал без особой надежды, но как-то осмысленно и неустанно: туда-сюда, туда-сюда; кто-то, правда, делал вид, что просто прогуливается, но и они, в таких же форменных пижамах, чувствовали себя этакими синими полосатиками в собственном соку. К тому же, повсюду скрывались минотавры в белых халатах.
Впрочем, эти минотавры были не в пример критскому: в мужском отделении работали в основном дамы до сорока, с внешностью уездных топ-моделей. Многие полосатики испытывали в этой связи нежные чувства и долгими россказнями о себе вовсю стремились получить в ответ хотя бы сочувствие, и иногда их жалели. Через некоторое время этим романтикам начинали колоть более сильные препараты, Куролесников же на дешёвые эти уловки не поддавался и с медперсоналом держался предупредительно-вежливо.
Вскоре, за поведение, недостойное звания шизофреника, Куролесникова перевели в палату N 3, при входе в которую кто-то нацарапал «Ума палата». здесь обретались т.н. «выздоравливающие», т.е., в основном, уголовники, находящиеся на принудительном лечении, к которым и подселяли остальных перед выпиской. Иными словами, N 5 - Палата общин, N 3 - Палата лордов. У лордов оказалось не всё так просто. Главенствовал, как ни странно, Генеральный секретарь, Сергей Михайлович Суслов в миру. Опытный руководитель, Генсек довольно быстро вывел свою Палату на первое место по всем показателям: на общаковской тумбочке всегда лежала колбаса, Михалыч спонсировал лордов такими сигаретами, каких в пятой и не видели; на подоконнике красовались телевизор с музыкальным центром, занавески на окнах придавали комнатушке вид пятизвёздочного отеля.
Первые три дня новоявленный лорд Куролесников валялся на койке, не подавая ни малейших признаков жизни: после больничной баланды запах колбасы вогнал его в жуткую депрессию. Вечерние концерты братвы с обязательным исполнением установленного репертуара действовали совершенно угнетающе: кое-как возникавшие в его дурной голове мыслишки тотчас же заглушались этим половецким хором:

Хоп, мусорок,
Не шей мне срок...

Относительное затишье наступало после 12-ти ночи, когда расходились чифиристы.
Неизвестно, сколько бы продолжалось Великое лежание Куролесникова, но в одно, как всегда прекрасное утро, его вызвала к себе завотделением Евгения Семёновна и доходчиво объяснила, что замкнутость ещё никого до добра не доводила. в этот же день к нему подошёл сам «Папа», и предложил чифирнуть вместе со всеми, по-братски:
- Я же вижу, что тебе плохо. И все мы видим. Я всегда говорю: не говори «нет», говори «да». Здесь все больные, и только здесь тебя кто-то поймёт. Колбасу будешь? Бери-бери. ешь. Я, когда сюда первый раз попал, такой же был. Ничего, пройдёт. Мы все, вся наша палата, живёт семьёй. Это в других - одни крысы. Ты будь ко мне поближе, и - всё путём.
Через три дня Куролесников разучивал тексты песен. Проникнутый искренностью пахана и духом братства, он присоединился к общей кормушке, окончательно поняв, что на «путинских харчах» ноги таскать ещё будешь, а вот на блядки уже не потянет. был назначен «дежурным по чифиру» - завидная номенклатурная должность. в коридоре стал ориентироваться свободно и порой устраивал охоту на минотавров.
Но вот на горизонте замаячила выписка, а меж тем от этого становилось даже грустно: возвращаться в мир по ту сторону решётки хотелось уже не так, как раньше. Прощаясь с братьями, Куролесников в припадке сентиментальности чуть не пообещал вернуться.
По дороге домой он мурлыкал песенку:

Поспели вишни в саду у дяди Вани,
А вместо вишен стал весёлый смех...

Чип и Дейл
/неслиянен и неделим/

"Тротиловый Эквивалент - TNT" № 9 (19)